Стеклянный страж - Страница 57

– Зачем?

– Да просто… На, возьми! Грохни ее обо что-нибудь!

Дафна стала ее отталкивать, не желая бросать. Чашка упала. Она не разбилась, но у нее откололась ручка. Дафна присела и, подняв ручку от чашки, стала приставлять ее на место. Приставит и уберет. Приставит и уберет. Меф смотрел на Дафну, и ему было ясно, что она едва ли осознает, что делает. Она точно пыталась собрать воедино нечто, чего собрать уже нельзя.

– Слушай… – сказал Меф беспомощно. – Да что ты, в самом деле? Ну я правда же не виноват! То есть не сейчас виноват…

– Ты больной! – откликнулась Даф лишенным выражения голосом. – И ты согласился? Ты понимаешь, что ты сам себя приговорил?

– Не бойся! Я уже все продумал!

– Что ты продумал?

– Ну это… Мой эйдос ты заберешь. Ну, в смысле, потом. Силы им тоже не достанутся. Они просто уйдут и станут ничьи. Ведь надо же отодрать это от себя, раз уж прилипло!

Дафна не слушала.

– Арей тебя зарубит. Он же сам предложил тебе этот бой, да?

– Да.

– Тогда ему велел Лигул! А раз так, тебе не выжить. Арей не Гопзий. Он тебя зарубит.

– Он зарубит тело. Ты же сама когда-то говорила, что тело – это четыре ведра воды, полведра глины и где-то на гвоздь железа. Вот пусть и зарубает свою воду с глиной! Больше-то им ничего не достанется! – сказал Меф, убеждая себя, что ему на все это плевать.

Даф покрутила пальцем у виска. Похоже, этот «на гвоздь железный» Буслаев уже все продумал. А когда парню кажется, что он все продумал, в ближайшие пять минут к нему лучше не лезть. Так как потом все равно появятся новые нюансы. Непродуманные.

– И еще зуб! – напомнила она.

– Чего?

– Ну четыре ведра воды, полведра глины и зуб!

Шутка была не очень, но Меф засмеялся. Раз Даф шутит – значит, она уже не плачет. А это хорошо. Спасибо тебе, дорогая чашечка!

Буслаев вновь неосторожно попытался коснуться руки Дафны и допустил ошибку. Преждевременно.

– Не трогай меня! – крикнула Даф. – Тоже мне, глина нашлась! Хорохорится! У тебя никакого движения! Ты не меняешься! Сколько я с тобой бьюсь, ты такая же чурбашка! Иногда мне кажется: я работаю при тебе не добром, а наименьшим злом!

– Хорошо, хорошо, – миролюбиво сказал Меф.

Он сел на стул и, не пытаясь больше никого ни в чем убеждать, стал пальцем двигать по столу пустую тарелку.

Дафна постепенно успокаивалась. Вначале она ходила по комнате и что-то говорила. Потом поймала Депресняка и вытолкнула его в форточку. Это был уже хороший знак. Когда человек начинает делать конструктивные вещи, пусть даже самые простые – значит, он остывает. Или на пути к этому.

Через некоторое время Дафна мысленно связалась с Эссиорхом и получила от него подтверждение, что да, отказаться от схватки с Ареем Мефу не удастся. Слишком долго Арей был для Мефа кумиром, слишком долго Меф подражал ему и смотрел в рот. Невозможно шесть лет прожить с кем-то в одной квартире, чтобы не отдать этому кому-то и ключа от нее. Куда бы ты ни пошел – твое зло пойдет за тобой. Спрятаться от него невозможно. Единственное, что остается – это повернуться к нему лицом и сразиться.

* * *

Поздним вечером в общежитии озеленителей Меф, упрямо бормоча «roverso ridoppio» и «dritto ridoppio», отрабатывал атаки слева и справа в восходящих ударах. Дафна же, сама толком не зная зачем, ковыряла в сахарнице слипшийся сахар. Меф вечно забывался и брал его мокрой ложкой.

В дверь постучали. Дафна открыла. Она была убеждена, что это соседка Фатима, которая часто просила то сковороду, то утюг, то фен. Причем просила обычно поздно вечером, около двенадцати, а возвращала рано утром, часов в шесть-семь. Порой Дафна думала, что лучше бы Фатима не была такой обязательной и оставляла все эти утюги себе. Ну или, допустим, когда-нибудь бы спала.

Но это была не Фатима, а Евгеша. Грустный, вытянувшийся, несколько похудевший, но все же вполне себе мошкинский. Он стоял в дверях и заглядывал, имея такой вид, словно ожидал, что его прогонят. Как всегда, Евгеша был похож на выросшего щенка крупной собаки – кавказской овчарки или московской сторожевой – которая все еще, по старой привычке, боится мелких собачек и поджимает хвост, стоит кому-нибудь на нее гавкнуть.

Мошкина не прогнали, и Евгеша воспрянул.

– Добрый вечер! Я же соскучился, да? – спросил он.

– Тебе виднее, – сказал Меф, переставая подрезать воображаемому Арею коленные сухожилия и вытирая со лба пот.

Дафна сердито наступила Мефу на ногу. Кому это виднее? Нечего издеваться над человеком!

– Ты когда-нибудь перестанешь расти? – поинтересовалась она у Евгеши.

Мошкин этого не знал.

– У меня папа крупный. А прадедушка вообще богатырь. Говорят, двухкамерный холодильник один втаскивал на восьмой этаж. И это в шестьдесят лет.

– Я плохо знал твоего прадедушку. У нас были разные интересы, – сказал Меф и торопливо отступил, спасая от Дафны уже отдавленную ногу.

– Прости, Жень! Не обращай на него внимания! Он тут два стула разрубил и самоутвердился! – сказала Даф.

Евгеша вздрогнул. Слово «Жень» для него было словом особого, фактически нереального доверия. Вроде как для волка разрешить погладить себя по животу.

– Ага. Я очень крутой, – согласился Меф, которому хотелось задирать Мошкина. – Ну как, Жентос, выучился на полиграф полиграфыча? Нравится тебе там?

Мошкин заметался. Спрашивать, нравится ему что-то или нет, всегда было запрещенным приемом.

– Ну вообще ничего… Только они там странные все какие-то! – выдавил Евгеша. – Особенно девушки. Фыркают все время, как лошади. Спросишь: «У нас история книгопечатания, да?» – и они сразу «фырк!». Одна только добрая. Опекает меня. Булочки дает. В библиотеку меня записала. Записала же, да?