Стеклянный страж - Страница 68

– Ну, если жуть навязчивая лезет, просто не обращай внимания и не думай, что это твое. Это в тебе комиссионеры или суккубы лазейку ищут. Шмыгалка вообще убеждена, что человеческое Я – это такой строитель, который кладет камень. Свет протягивает ему кирпичи, а мрак – старые ботинки, дохлых крыс, всякие просроченные иллюзии, больные фантазии, тухлые мечты. Если строитель не станет разбирать, из чего строит, а будет хлопать на раствор все подряд, такое соорудит, что сам однажды ужаснется.

Мошкин потер рукой лоб, подошел к шесту и вопросительно коснулся его пальцем.

– Еще будем сейчас, нет? А то мне надо же в институт хоть к третьей паре, да?

– Не надо! – хмыкнул Меф.

– Что, правда не надо? Думаешь, уже поздно, да? Все равно не успею, да? – начал подсказывать Мошкин, радостно ища повода перевалить на Мефа свою лень.

Буслаев прислушался к своему телу. «Караул! – орало тело. – Убивают! Меня беречь нужно, а вы меня палкой! Тараканы ползучие! Змеи подколодные!» Меф вздохнул. Второе дыхание открывается обычно там, где уходит саможаление. Саможаление же пока не ушло, а потому приходилось торговаться с телом.

– Не зверей, Жека! Не сейчас. Лучше вечером. Сейчас я весь болю. Так что лучше поезжай. К третьей паре не успеешь, хоть на четвертой мелькнешь.

Мошкин уставился на Мефа с обидой. Из-под его лени выбили табуретку.

– А если не вечером? Если завтра утром? – предложил он.

– Завтра утром будет еще хуже. Мышцы забиты – отходняк начнется. Все будет ныть, руку не поднимешь. Приезжай после института.

– Приду, да? – спросил сам себя Евгеша и сам себе кивнул. – Ну тогда я пошел, да?

Меф хотел сострить: «Ну и иди ты, да!», но ощутил, что это будет глупо, и благодарно пожал Мошкину запястье. Он знал, что на Евгешу всегда можно было положиться. Во все действительно ответственные минуты Мошкин заметает веничком всех своих мысленных тараканов на задворки сознания, приходит и помогает.

Когда Мошкин собрался уходить, Дафна, предчувствуя, что сейчас произойдет, незаметно толкнула Мефа локтем. Евгеша подошел к двери. Прислушался. Приоткрыл ее. Высунулся. Повернул голову направо, потом налево. По коридору развинченной походкой шел полутрезвый парень лет двадцати двух, представлявший собой довольного типичного озеленителя. Увидев его, громадный Евгеша поспешно всунул голову в дверь и, не удовлетворившись этим, еще и втянул ее в плечи.

– Чего ты? – спросил Меф.

– Ничего.

– Боишься, что ли?

Мошкин застенчиво улыбнулся.

– Ты его сильнее? – нахмурился Меф.

Евгеша осторожно кивнул. Он мог без ложной скромности сказать, что с таким он справился бы, даже если бы ему связали все, кроме мизинца на левой руке.

– Тогда чего?

– А если он мне скажет? – опасливо предположил Мошкин.

– Чего скажет?

– Ну, спросит, что я тут делаю. Или чего-нибудь еще?

– А ты спроси, что он тут делает. Я его тоже, между прочим, первый раз вижу, – заявил Меф.

Мошкин не вдохновился такой перспективой.

– Да нет. Ну его вообще… Пусть лучше пройдет, – буркнул он.

Евгеша снова высунул голову, прислушался и, убедившись, что коридор пуст, улизнул.

– Блин! – сказал Меф, потирая отшибленную грудь. – Он же меня шестом чуть не размазал! А на тренировке все это общежитие по потолку бы от него улепетывало! Даже если вместо шеста дать ему обычную спичку. Блин, блин, блин! Не найдя песка, страус спрятал голову под паркет, заглянув к соседям снизу!

– Да! Глупо! – согласилась Даф. Однако «блином» она усиливать не стала и скромно сказала: «оладушек».

* * *

Озабоченно разглядывая пальцы, по которым Мошкин ухитрился тюкнуть шестом, надеясь выбить меч, Мефодий рухнул на табуретку у стола.

– О-а-аууу! Это я типа стону!.. Дафа, а Дафа! Сделай кофе! – взмолился он.

– Нет. Сам.

– Дафа, а Дафа! Кофю жажду! Дай мне кофю!

– Глухой? Нет!

– Сделай это для меня! Меня, между прочим, избили. Я несчастный!

– Не могу.

– Почему?

– Просто не могу, и все.

– Ты путаешь «не могу» и «не хочу»!

– А ты путаешь вежливый отказ и конкретный посыл к лигуловой бабушке! – спокойно сказала Даф.

Буслаев удивился.

– А почему ты не хочешь сделать кофе? Тебя что, ни о чем попросить нельзя? – спросил он уже нормальным голосом.

– Ты не просишь. Ты паразитируешь! Когда человек стоит в метре от мусорного ведра и зовет с десятого этажа другого человека, чтобы выкинуть бумажку – это называется «паразитировать».

Меф краем глаза покосился на горячий чайник и на банку с кофе, которые в самом деле были от него не дальше вытянутой руки. Ближе, чем от Дафны.

– А по-моему, это называется, что тот первый, с бумажкой, просто соскучился по тому второму. Вот и зовет его, – сказал он, неохотно откручивая крышку. – Ну так и быть! Когда Арей меня зарубит, ты будешь еще вспоминать этот момент!

– Даже и не надейся! Я сдам твой эйдос по описи свету (если наши его еще возьмут) и наконец получу отпуск! Да и вообще у меня с карьерой запущено. Не то я помощник стража, не то уже младший страж – хоть выясню наконец, – заявила Даф.

Мефодий посмотрел на нее с сомнением.

– И не жалко меня будет?

– Жалко у пчелки! – влезла долго молчавшая Улита, у которой к определенным словам привинчены были определенные шуточки. Дернешь слово – вытащишь за веревочку шуточку.

Меф вспомнил, что около года назад бродил по кладбищу, смотрел на надгробия и вместо чувств, которых почему-то не было, занимался вычитанием. Если при вычитании из большего числа меньшего получалось девяносто и больше, думал: «Во, круто!» Если семьдесят – думал: «Сойдет!» Шестьдесят – «нормуль». Пятьдесят – «так себе». Если же встречал ровесников, думал: «Во не повезло чуваку!»