Стеклянный страж - Страница 79

– Ну все! – сказал Корнелий, вручая Эссиорху последний из вытребованных ключей. – Дальше жужжи сам, пчелка! Я пошел! Меня ждет Варвара!

Дафна не поверила.

– Кто тебя ждет?

– Ты слышала!

– Она согласилась на свидание?

– В какой-то степени… – с некоторым смущением признал Корнелий. – Правда, само слово «свидание» не прозвучало. Но я не сомневаюсь, что оно подразумевалось!

– А что прозвучало?

– Прозвучало, что некому выволочь из подземного перехода старый диван, который загромождает комнату. Но это, разумеется, только повод! Она влюблена в меня как кошка! – сказал Корнелий и, насвистывая, ушел.

– Вы много знали влюбленных кошек? Я – ни одной! – задумчиво произнесла Улита, любившая цепляться к словам.

Дафна подошла к окну, чтобы посмотреть, как Корнелий идет к метро.

– Бедненький! Как-то мало он похож на человека, способного выволочь диван без угрозы для пупка! – сказала она, сочувствуя.

– Зато он способен сделать из этого шоу! – заявила Улита. – Опять же не исключено, что на борьбу с диванами Варвара позвала и Арея. Воображаю: Арей прет диван с одного конца, Корнелий с другого, а Варвара бегает вокруг и голосит: «Осторожнее, мальчики! Левее! Правее!»

Меф мотнул головой.

– Ты путаешь Варвару с Вихровой. Это Вихрова бы прыгала и кричала.

– А Варвара?

– Варвара – это такой женский Чимоданов. Если ей диван мешает – она его пилой распилит и кусками вытащит. Сама, в одиночку. Или взорвет. Или, если без помощи ну никак не обойтись, третьей встанет и будет выволакивать.

– Точно! – согласилась Дафна. – А если и Арей там окажется, то тогда так: Арей и Варвара будут тащить диван, а Корнелий бегать и давать ценные указания, куда тащить и с какого боку заходить.

– Надеюсь, что с Ареем они вообще не встретятся! Очень надеюсь! Для Корнелия так будет лучше, – сказал Эссиорх.

Он наконец одолел упрямую гайку и теперь подсчитывал, во сколько ссадин на пальцах это ему обошлось. Выходило что-то дороговато.

Меф уронил учебник и поднял его со звуком «уао-ой!».

– Ты же говорил: тебя Мошкин шестом не доставал! – немедленно отреагировала внимательная Даф.

– Нет, – сказал Меф. – Это он ногой. По ребрам сбоку. Уау! Шест не единственное, чем тебя могут вдарить.

Едва он вспомнил про Евгешу, как тренькнул звонок.

– Вот и он! Легок на помине! – сказала Улита.

И действительно, это оказался Мошкин. Он был такой весь институтский – в костюмчике и в белой рубашке без галстука. В руках большая кожаная папка с «ушастой» ручкой. Такие папки, кроме студентов, носят только строительные прорабы и сектанты.

– Я догадался, что вы тут!.. У меня ведь не было последней пары, да? А ту, которая перед ней, я же прогулял? – спросил он еще в дверях и, увидев, сколько в комнате народу, смутился и стал пятиться.

С Мошкиным вечно такое происходило. Когда он бывал один – ему хотелось к людям. Когда среди людей – хотелось забиться в нору. С людьми Евгеше быстро становилось неуютно. Он дичился их, ощущал себя не таким, как они, и чувствовал, что они отталкивают его, как гадкого утенка. Но вот только давало ли это ему гарантию, что он именно тот гадкий утенок, который станет лебедем? В конце концов, немало утят, которые гадки сами по себе, не говоря уже о том, что к уткам могло попасть и яйцо индюшки.

Правда, тут возникала и другая крайность. Порой, надеясь понравиться, бедный Евгеша становился болтлив и смешон. Люди, стремящиеся доказать, что они свои в несвоей компании, нередко делают много глупостей, чтобы прописаться в ней. Может, им стоит сказать себе: если я бурундук, чего я лезу к сусликам, и на этом успокоиться?

Дафна втащила его за рукав в комнату. Мошкин еще некоторое время подергался, но подергался скорее из кокетства, чем действительно желая уйти. Эссиорх немедленно запряг его подносить ключи, поскольку упрямых гаек оказалось больше, чем он поначалу ожидал.

– Ну как, Жека? На лестнице тебе никто не встретился? Хотя тут же не общежитие озеленителей! – зачем-то брякнул Буслаев.

Мошкин потупился.

– Недобрый ты, – сказал он.

Мефу стало неловко. Он и правда частенько бывал недобрым и ловил себя на этом. Причем почему-то именно к тем людям, которые сами были к нему добры. Странная такая выборочность. Гладящую тебя руку кусаем, а замахивающуюся лижем.

– Как жизнь молодая? – весело спросил у Мошкина Эссиорх.

Даф посмотрела на него с укором. Неужели и Эссиорх не понимает, что Евгешам такие вопросы не задают? Однако она ошиблась.

– Молодая, да? Нормально! – вполне себе утвердительно отозвался Мошкин, пытаясь осмыслить разницу между двумя одинаковыми ключами на двенадцать. Загадка ключей состояла в том, что один откручивал гайки, а другой отказывался.

– Придержи с той стороны, а я отсюда поверну! Нет, не тот. Рядом! – попросил Эссиорх.

Мошкин сделал, как его просили.

– Слушай, Евгеша! А ты меняешься к лучшему. По чуть-чуть, но меняешься. В общем, хорошо, что… ну без этих сил тебе лучше! – сказал Эссиорх.

Евгеша осторожно кивнул.

– Гадостей вроде меньше стало сниться. А то раньше хоть совсем не спи. А так не знаю: лучше – не лучше. Да и вообще хорошо же, что мы себя не видим со стороны, да?

– Почему?

– Да вот я прикидываю иногда: если бы беременная женщина каждый день могла трогать своего ребенка, на сколько он уже вырос, какие у него руки, ноги, на кого похож, вырос бы он вообще? – сказал Мошкин. Как всегда предположительно.

Меф засмеялся, но немного растерянно. Евгешу он часто не понимал. Все-таки сам Буслаев задумывался, только когда ему давали по лбу. Мошкин же думал постоянно. Стихия Мефа была действие, зачастую без всякой предварительной мысли. Стихия Мошкина – мысль, порой не прицепленная к действию, ни в чем не уверенная и уклончивая. К сожалению, чтобы человек что-то понял, он должен обжечься, и не раз. Понимание приходит только через боль и страдание. Понимание же, не подкрепленное болью, неустойчиво и мимолетно.