Стеклянный страж - Страница 46

Беспокойный Игорь Буслаев перезнакомился с доброй половиной электрички и всем представил своего сына Мефодия. Одному он говорил: «У него в детстве глаза вечно текли, как у пуделя! А я ему их капал – да!», другому: «Попробуй не дай ему чего – сразу падает на пол и валяется!», а третьему: «Это сейчас памперсы у всех!.. А тогда-то не было! Но все равно – какая орясина выросла!»

Электричка слушала и сочувствовала папе-Буслаеву, труженику и мученику. Сыну Мефодию хотелось забиться под сиденье, но там уже стояли чьи-то коробки. Он потел, злился и, сам того не заметив, поджег взглядом два старых телеграфных столба у насыпи. А что поделаешь? Силы-то к нему вернулись вместе с памятью.

Одно радовало: Дафна слушала все очень доброжелательно, без мин, гримас, незаметных подмигиваний Мефу и прочих сигнализаций на тему: «Не волнуйся! Я отлично понимаю, что все вокруг дураки, и только мы с тобой умные!» Более того, Меф чувствовал, что его отец Дафне нравится и она замечает в нем немало хорошего, много такого, чего не видит он сам, его сын. Да и вообще, чем чище человек, тем больше светлого он видит в окружающих. Проходя мимо помойки, взрослый человек увидит кучу хлама, а ребенок сидящего на баке смешного воробьеныша.

Когда электричка разгреблась и освободилось место, Эде вздумалось съесть арбуз, купленный в дорогу. Достав кнопочный нож, он с удовольствием испугал щелчком лезвия сидевшую напротив щекастую даму и с хрустом вогнал нож в полосатый бок арбуза.

Пока Эдя, чтобы не испачкать брюки, хитроумно размещал на коленях пакет, Зозо завладела ножом и выпилила себе серединку. Возмущенный Хаврон отнял у сестры нож:

– Не выедай! За такие дела в благородном семействе бьют по ушам!

– Нас в детстве не били!

– Это потому, что мы плебеи. У нас слабые уши! – пояснил Эдя.

Поев арбуза, Хаврон, едущий к любимой девушке в сопровождении кучи родственников, закрыл глаза и уснул. Через какое-то время проснулся, снова собрался уснуть, но обнаружил, что они уже приехали. Эдя вытащился на платформу, позвонил Ане и получил инструкции, на какой автобус сесть. Существовала и маршрутка, но она шла как-то не так, с заездом в кудатонетудатово.

Погрузились в автобус. На подмосковную природу Эдя смотрел без выраженного интереса. Он был не Пушкин, и желтенькие и красненькие листья пробуждали в нем не вдохновение, а лишь занудное рассуждение о зарплате дворников. Получают ли они осенью и зимой, когда работы много, столько же, сколько весной и летом, когда работы меньше.

Заинтересовался Эдя только однажды, когда дедок с бело-желтой бородой втолкнул в автобус испуганную козу. На него стали кричать, хотя коза ехала вполне сознательно. Никого не бодала, не сорила пивными пробками, не забивала проход вещами и даже не лущила семечки.

Дедок с желтеющей бородой проявил ум и выдержку. Встречно ругаться не стал, но предложил:

– Друзья, давайте уточним исходные данные! А если б это была не коза, а, допустим, козье мясо – его можно было бы провозить?

– Тогда запросто! Хоть целую тушу! – подтвердили злопыхатели.

– То есть эта коза виновата, что она жива? Значит, если я сейчас достану топор и тюкну ее по башке, вопросы исчезнут и все мирно и спокойно поедут дальше? – уточнил дедок, с угрозой похлопывая рукой по висевшей на плече сумке.

Злопыхатели в тревоге примолкли, впервые оценив преимущества живой козы перед козой мертвой. Да и возможное наличие у деда топора заставило их задуматься.

Эдя придвинулся к деду и, наклонившись к его уху, понимающе шепнул:

– Философия? Профессор?

– Обижаешь: физика твердых тел. Доцент, – с достоинством поправил желтобородый.

Они с Эдей пожали друг другу руки, хотя Хаврон лишь тогда становился сопричастным физике твердых тел, когда врезался во что-то твердое.

Наконец автобус остановился и начал разгружаться. Прямо перед ними протянулась длинная трехэтажка, обстроенная сарайчиками. За сарайчиками начиналось поле, сразу за которым цепочкой выстроились домики. У крайнего так сияла новая железная крыша, что жгло глаза.

Хаврон снова позвонил Ане для уточнения, и они пошли полем, ориентируясь на этот дом. Зозо подобрала где-то влажный желтый лист и приклеила его себе на лоб. Меф давно не видел мать в таком легком, хорошем и радостном настроении. Даже папа-Буслаев это ощутил: перестал рассказывать о своих деловых успехах и шел рядом, задумчиво поглядывая на жену.

– Хорошая штука – Подмосковье! Теперь я понимаю: в Москве живет тот, на кого не хватило Подмосковья! – сказала Зозо.

– У Ани дача? – спросил Игорь Буслаев, удивляясь дикому количеству картофельных полей вокруг.

– Нет. Дом в деревне, – сказал Эдя.

– Тоже хочу дом в деревне! Когда Меф женится – я буду в нем жить! – вздохнула Зозо.

Меф пробурчал, что никогда не женится и умрет старым холостяком. К нему особенно не прислушивались. За пару лет до свадьбы все так говорят. Всех больше потрясло намерение Зозо жить в деревне.

– Фух! Жуть какая! Моя сестра превращается в собственницу! Еще немного, и ты начнешь стремительно скатываться! Покупать грабли и забывать их в коридоре! Проращивать на балконе помидоры и заморачиваться о постройке забора!

Зозо смутилась, вспомнив, что правда, дачников она всегда терпеть не могла и ругала их при всяком подходящем случае. Но, видно, оттого и терпеть не могла, что в ней самой это дремало.

– Я не могу в деревне! У меня все дела в городе! – категорично заявил папа-Буслаев. – Хотя, конечно, город тут не особо и далеко!

Эдя посмотрел на Игоря Буслаева с сомнением. Насколько он помнил, у мужа сестры всегда были не столько дела, сколько «комбинации».